Сергей Сергеевич Аверинцев.  [О Палладе]

<...> Григорий Назианзин и Синесий Киренский были первыми ласточками
начинавшейся весны стихотворства. Рядом с ними стоит Паллад, кото-
рый был моложе Григория лет на 30 и старше Синесия лет на 10—15,
но умер он намного позже последнего. Это замечательный мастер эпи-
граммы, добившийся поистине виртуозной власти над словом и редкой
силы выражения (к сожалению, утрачиваемой в переводах); он предвос-
хитил и приблизил расцвет этого старого жанра в эпоху Юстиниана.
Эпиграмматическая поэзия приближается у него к тому, что будут назы-
вать эпиграммой в новое время: чаще всего это едкий выпад, сарказм,
мгновенный взрыв рассерженного остроумия. В этой форме он выразил
себя без остатка, по-видимому, никогда не обращаясь к другим жанрам.
Лирический автопортрет Паллада отмечен настроением горькой обиды на
бедность, принуждающую добывать хлеб неблагодарным ремеслом «грам-
матика» (учителя словесности) и обуздать ропот «наглого чрева»
(АР, IX, 170); но обида эта выливается в горделивую осанку кинической
независимости, глядящей на любимчиков судьбы вроде Фемистия, эпи-
грамма на которого приведена выше <AP, XI, 292>, с насмешкой:

Чужд я надежде, не грежу о счастье; последний остаток
Самообмана исчез. В пристань вошел я давно.
Беден мой дом, но свобода под кровом моим обитает,
И от богатства обид бедность не терпит моя.[1]

      Разумеется, эта мудрость не мешает Палладу непрерывно жаловать-
ся. Предмет жалоб — двоякий. Во-первых, это профессия. Паллад напо-
минает, что начало словесности — первые стихи «Илиады», говорящие
о «гибельном гневе» Ахилла, о «тысячах бедствий» ахейцев, о душах
героев, сходящих в Аид, об их телах, распростертых па пожрание хищ-
ным птицам и псам: чему же доброму возможно быть после таких пред-
знаменований? (АР, IX, 173). Во-вторых, это «злая жена». Всякая жен-
щина — зло, рассуждает эпиграмматист, даже целомудренная: знатоку
Гомера памятно, что от верности Пенелопы проистекло не меньше бед,
чем от распутства Елены,— и в том и в другом случае несчастных проис-
шествий хватило как раз на целую поэму (АР, IX, 166). Та и другая
топика становится в Византии устойчивой принадлежностью условной
маски ученого и бедного стихотворца, особенно у многочисленных подра-
жателей Феодора Продрома (XII в.), не устающих разрабатывать образ
«Птохо-Продрома» («Нище-Продрома»), который не меньше Паллада
страдает от невнимания века к образованным людям и от злонравия своей
супруги. Только выдерживаемая Палладом довольно последовательно
поза вольнолюбивого достоинства часто уступает у них место жестику-
ляции попрошайничества.

      Если Григорий был столпом ортодоксии своего времени, a Синесий -
христианином хотя бы наполовину, то Паллад, по-видимому, не имел с
христианством ничего общего. Христианские монахи вызывают у него
острую насмешку (причем, что характерно для этого киника, не за аске-
тизм, а за недостаточность этого аскетизма, за то, что их жизнь имеет
свои корпоративные связи и потому не до конца асоциальна. — См. АР,
XI, 384). Кого этот хулитель от всей души похвалил в совершенно ему
несвойственом высокоторжественном тоне, так это женщину-философа
Ипатию, которая являла собой в Александрии живую душу языческого
сопротивления и поплатилась за это страшной смертью:

Когда ты предо мной и слышу речь твою,
Благоговейно взор в обитель чистых звезд
Я возношу, - так все в тебе, Ипатия,
Небесно - и дела, и красота речей,
И чистый, как звезда, науки мудрой свет.[2]

      И все же конец язычества вызывает у него порой нечто вроде мрач-
ного, почти злорадного удовлетворения, ибо хорошо вписывается в его
образ мира как игрушки «торговки Судьбы» (АР, X, 80) и бессмысленно-
разрушительной власти времени:

Медного Зевсова сына, которому прежде молились,
Видел поверженным я на перекрестке дорог
И в изумленье сказал: "О трехлунный, защитник от бедствий,
Непобедимый досель, в прахе лежишь ты теперь!"
Ночью явился мне бог и в ответ произнес, улыбаясь:
"Времени силу и мне, богу, пришлось испытать".[3]

-----------------
1. АР, IX, 172. См.: Греческая эпиграмма. М., 1960, с. 273. Пер. Л.В. Блуменау.
2. AP, IX, 400. См.: Греческая эпиграмма. М., 1960, с. 268. Пер. Л.В. Блуменау.
3. AP, IX, 441. См.: Там же, с. 268. Пер. Л.В. Блуменау.

----------------
По изданию: Культура Византии: IV - первая половина VII в. М.:Наука,1984. С.307-308.