…Сочинение Павлом «Экфрасиса храма Святой Софии»
– единственная достоверная дата из биографии поэта: экфрасис сочинен по
поводу освящения заново отстроенного храма; рукописное предание сообщает
дату окончания поэмы – декабрь 562 г., хронисты сообщают дату праздника
– 6 января 563 г. Экфрасис (1029 стихов) представляет собой довольно сложное
произведение и в метрическом, и в композиционном отношении. Эти два плана
выдержаны в тесной зависимости от содержания: собственно дескриптивная
часть поэмы написана гексаметрами, все ее риторическое обрамление – ямбическими
триметрами. Поэма делится на две части, из которых первая была прочитана
во дворце, вторая (сохранившаяся хуже) – в доме патриарха Евтихия, совершившего
освящение храма.
Первая часть начинается двумя ямбическими
вступлениями, из которых первое обращено к императору, второе – к патриарху.
Далее излагается в общих чертах тема экфрасиса,
и эта небольшая часть завершается энкомием императору и его строительству
церквей, которое
… превзойдет славу Капитолия (ст.167).
В следующих стихах дается историческая справка
– описано второе здание храма и возникновение плана его перестройки. Этот
эпизод завершается чисто риторическим приемом – диалогом императора с Римом,
которым и санкционировано новое строительство. После сообщения о предстоящем
празднестве освящения храма поэт переходит к последовательному описанию
самого здания.
Поэма начинается со сведений общего характера:
упомянуты материал, зодчие, издержки, а затем, после дескриптивной части
– детального описания внутренней архитектуры и убранства, - в самом конце
поэмы помещен пышный, риторический энкомий императору (ст. 921-1029). Архитектурные
реалии, отмечаемые Павлом, очень точны: это подтверждается многочисленными
совпадениями ряда описаний, содержащихся в поэме, с трактатом Прокопия
«О постройках», с мемуарами Агафия, с хроникой Феофана и с сочинениями
других, более поздних хронистов. Но в данном случае поэма интересует нас
со стороны чисто литературной.
Основная художественная достопримечательность поэмы – в ее искусной
композиции, которая построена по принципу переходов от общего к частностям,
от внешнего облика храма к мелким архитектурным деталям. Хотя дескриптивную
часть принято делить на два раздела – описание общего вида храма (ст. 354-616)
и описание интерьера и утвари (ст. 617-920), - поэт нередко обращается
в первой части к подробностям интерьера (описание верхней галереи, кресла
патриарха, ложи императора), а во второй – к внешним чертам здания (виды
мрамора, атриум, фонтан).
Однако возможно и другое деление поэмы. Почти
срединное место в ней отведено описанию устройства купола, который, по
словам как современников Юстиниана, так и поздних хронистов, долго был
у византийцев предметом многих, легенд, по-своему объяснявших эту загадочную
и новую для византийцев архитектуру. Если строки, относящиеся к этой центральной
детали храма (ст. 444-456), принять за кульминацию экфрасиса, то в последовательности
описания отдельных деталей в предшествующей этим строкам и последующих
частях обнаруживается следующая симметрия. И в одной и в другой части есть
описания колонн, упоминание верхней внутренней галереи; описанию мозаик
в предшествующей части соответствует описание чекана в последующей; также
кресло патриарха и ложа императора по отношению к срединным строкам занимают
симметричное положение. Так по общему строению дескриптивная часть напоминает
контур купольного здания. Однако ближе к заключительной части эта симметрия
нарушается с 617 стиха описанием атриума, пол которого, по выражению поэта
– «пестрые мраморные луга» (ст. 618) - предстает как символ всемирнообъединяющей
миссии «Второго Рима». Упомянуты фригийский мрамор – розовый с белыми прожилками,
египетский – пурпурный, лаконский – зеленый, карийский – кроваво-красный
и белый, лидийский – бледно-зеленый, ливийский – голубой, кельтский – черный
с белым. Эта полихромия, к которой уже раньше обращался поэт при упоминании
внутренних колонн, в научной литературе обычно противопоставляется чистоте
и однотонности мрамора, применявшегося в античности.
Следует отметить, что византийская литература
вообще имела склонность к описаниям полихромии, и это культивировалось
в самых различных жанрах (начало «Луга духовного» Иоанна Мосха, описание
дворца в «Дигенисе Акрите», описание наружности Дросиллы в романе «Повесть
о Дросилле и Харикле»).
После атриума последовательно описаны алтарная абсида, престол и, наконец,
светильники (polukandila), многие из которых
имели форму кораблей и деревьев; при этом освещение купола описано особенно
подробно и красочно.
[…Все здесь дышит красой, всему подивится немало
Око твое; но поведать, каким светозарным сияньем
Храм по ночам освещен, и слово бессильно. Ты скажешь:
«Некий ночной Фаэтон сей блеск излил на святыню!..»
Перевод Л.Блуменау]
Освещенный храм, видимо, давал огромное зарево,
- поэт утверждает, что он мог соперничать со знаменитым фаросским маяком
(ст. 906-919).
Такое завершение дескриптивной части не случайно.
Непосредственно за этим «световым» фрагментом начинается заключительный
энкомий Юстиниану, и в нем поэма находит свое логическое завершение – аналог
архитектурному куполу, то возвышенное средоточие, к которому тянется весь
ход поэтического изложения. Заключительный энкомий подготовлен всем предыдущим
движением мысли: тема величия и единовластия императора красной нитью проходит
через всю поэму; кроме двух упомянутых энкомиев, как бы обрамляющих основную
часть, поэт постоянно пользуется различными предлогами, чтобы напомнить
о личности императора и выразить свои верноподданнические чувства. Так,
например, при описании престола упомянуты монограммы Юстиниана и Феодоры.
Особо отмечены вышивки алтарной завесы, изображающие в стилизованном виде
«богоугодные» и «человеколюбивые» заботы императора и императрицы о константинопольском
градостроительстве.
Именно эта тема императорского единовластия
как доступного внешнему восприятию воплощения единого божественного начала
и обеспечивает монолитность поэмы, представляя ее в то же время как важнейший
идеологический памятник своей эпохи.
В стилистическом и языковом отношении поэма
продолжает направление, присущее светской поэзии предыдущей эпохи. Ее безукоризненно
выполненные гексаметры наполнены спецификой гомеровских эпитетов и сравнений.
В нескольких местах спокойное движение экфрасиса, для того чтобы сменить
объект внимания, перебивается взволнованными вопросами:
…Куда же я несусь [мыслью]? (ст. 444-755).
Как одно из наиболее красочных сравнений можно отметить сопоставление ряда зажженных светильников с ожерельем царской невесты (ст. 866-870). В особенно патетичных местах поэт вспоминает о Гомере как недосягаемом образце художественной выразительности:
Кто, овладев красотой полнозвучных напевов Гомера,
Мраморный луг воспоет, усеянный всеми цветами?
(ст. 617-618)
Образы античной мифологии в поэме весьма редки. Так ака поэту приходится чаще говорить о блестящих, сверкающих предметах, естественно, что в этих местах используется давно уже превратившийся в штамп образ Фаэтона (ст.671-809). Наиболее же интересна в этом отношении общая характеристика постройки храма как величайшего из деяний Юстиниана, которая содержится во вступительном энкомии:
…Ты не хотел ведь
Оссы незыблемой мощью продолжить вершины Олимпа;
Ты не хотел и на Оссу поднять Пелион, чтобы стало
Смертным возможно всходить по ступеням до высей эфирных…
Нет, но священный твой труд, превышающий все ожиданья,
Гор громады воздвиг, а тебе они вовсе не нужны:
Путь ты на небо открыл ведь себе своим благочестьем,
Крылья тебя вознесут в святые обители неба.
(ст. 303-310)
Итак, «Экфрасис Святой Софии» появляется как
первое произведение византийской придворной поэзии, написанное «на случай»,
и едва ли какой-нибудь другой литературный жанр с такой же точностью может
отметить день своего рождения.