ВАСИЛИЙ II
I. Вот так расстался с жизнью император
Иоанн Цимисхий, принесший
много пользы Ромейской державе и укрепивший ее мощь. Царская же
власть полностью оказалась в руках Василия и Константина, сыновей им-
ператора Романа.[1]
II. Они оба уже вышли из отрочества,[2]
характерами же различались.
Василий — старший из них — производил всегда впечатление человека
деятельного и озабоченного, а Константин, напротив, всем казался
безвольным прожигателем жизни, будучи человеком легкомысленным
и склонным к развлечениям. Они согласились не делить
самодержавной власти, и все правление взял в свои руки
старший Василий, а его брат только унаследовал титул
императора, ибо нельзя было управлять государством, не до-
верив самодержавной власти первому и более опытному. Поступок
Константина вызывает восхищение: ведь можно было бы и по-
ровну разделить отцовское наследие (я имею в виду царскую
власть), а он уступил брату большую долю и сделал это в молодые
годы, когда огонь властолюбия горит особенно ярко, да при этом
и Василий был не зрелым мужем, а юнцом, как говорится, с пер-
вым пушком на щеках. Такой похвалы удостоим Константина уже
в начале рассказа.
III. Что же касается Василия, то он,
приняв власть над Ромей-
ской державой, не пожелал ни делить с кем-либо свои заботы, ни
пользоваться чужими советами в управлении государством. Но по-
ложиться на самого себя царь тоже не мог, так как не было у него
опыта ни в командовании войском, ни в государственном управле-
нии, и потому он приблизил к себе паракимомена Василия.[3] Муж
этот занимал наивысшее положение в Ромейском царстве, отли-
чаясь и большим умом, и высоким ростом, и истинно царской
внешностью. С отцом Василия и Константина у него был общий
родитель, но разные матери. Из-за этого его уже в раннем детстве
оскопили, чтобы сын сожительницы при наследовании престола не
получил преимущества перед законными детьми. Он смирился
с судьбой и сохранял привязанность к царскому и, следовательно,
своему роду. Но особое расположение он чувствовал к племян-
нику Василию, нежно его обнимал и пестовал, как любящий вос-
питатель. Потому-то Василий и возложил на него бремя власти
и сам учился у него усердию. И стал паракимомен как бы атлетом
и борцом, а Василий — зрителем, но целью царя было не возло-
жить венок на победителя, а бежать за ним по пятам и участво-
вать в состязании.
Все с той поры стали послушны Василию:
к нему благоволили
гражданские, перед ним склонялись военные; и был он первым,
если не единственным, кто пекся тогда о пополнении казны и про-
цветании государства. Паракимомену царь отдал во всех делах
язык и руку, — то поддерживая его словами, то подтверждая его
решения грамотами.
IV. Большинству моих современников, видевших
Василия, царь
представлялся человеком угрюмым, грубого нрава, вспыльчивым
и упрямым, в жизни скромным и вовсе чуждым роскоши. Но из
сочинений историков, писавших о нем, я узнал, что поначалу он
был не таким и от распущенности и изнеженности перешел к стро-
гости под влиянием обстоятельств, которые как бы укрепили его
нрав, сделали сильным слабое, твердым мягкое и изменили весь
образ его жизни. Если в первое время он без стеснения бражни-
чал, часто предавался любовным утехам, увлекался дружескими
пирушками, уделом своим считал легкомысленные царские раз-
влечения и отдых и вполне пользовался своим юным возрастом
и царским положением, то с тех пор, как знаменитый Склир
начал домогаться царской власти, а за ним Фока, затем снова
Склир и другие со всех сторон выступили против царя, Василий
на всех парусах пустился прочь от изнеженной жизни и, исполь-
зуя силу ветра, отдался серьезному делу: нападая на своих близ-
ких, захвативших власть,[4] царь стал решительно изничтожать
их род.
Восстание Склира
V. По этой-то причине и начали против
него беспощадную войну
племянники этих людей.[5] Первым же был Склир, мудрый в со-
ветах и в делах искусный. Богатствами он владел царскими, обла-
дал большой властью, был победителем в великих битвах, и войско
целиком сочувствовало его намерениям. Заручившись поддержкой
многих людей, он первый отважился на войну с Василием, двинул
на него все конное и пешее войско и дерзко отправился завоевы-
вать царскую власть, будто она его так и дожидалась.[6] Узнав, что
все тяжеловооруженные воины стеклись к Склиру, император и
его приближенные решили сперва, что погибли, но затем, собрав-
шись с духом, рассудили иначе и нашли, можно сказать, выход из
безвыходного положения: сочли некоего Варду, племянника
императора Никифора, человека благородного и мужественного,
достойным противником мятежного Склира, вверили ему остав-
шиеся силы, поставили военачальником и послали на борьбу со
Склиром.
VI. Однако самого Варду, который был
царского рода и высоко
мнил о себе, они опасались ничуть не меньше Склира. Поэтому
они совлекли с него гражданское платье и все знаки власти, ввели
его в церковный клир,[7] взяли торжественное обещание не подни-
мать мятежа и не преступать клятвы и, только обезопасив себя
таким образом, отправили его с войском.[8]
VII. А был этот муж, как рассказывает
историк, нравом по-
хож на своего дядю-императора: всегда озабоченный и насторо-
женный, он умел все предвидеть и увидеть, был искушен в воен-
ных хитростях, опытен в разного рода приступах, засадах и в от-
крытых сражениях. В боевых же схватках он был решительней и
мужественней его. Раненый им враг тотчас испускал дух, и одним
боевым кличем приводил Варда в замешательство целую фалангу.
Таков был Фока. Разделив свои силы и разбив их на отряды, он
не раз и не два обращал в бегство отряды Склира, во много раз
более многочисленные, чем его собственные. Насколько он уступал
неприятелю числом воинов, настолько превосходил его доблестью,
искусством и военной хитростью.
VIII. В конце концов оба полководца решили
сразиться друг
с другом и согласились встретиться в единоборстве. И вот они
сошлись на поле, разделявшем войска и, едва окинув друг друга
взором, тотчас же начали поединок. Мятежник Склир в своем
яростном натиске не стал заботиться о должной осторожности и,
приблизившись к Фоке, первым изо всех сил ударяет его по голове,
и стремительный бег коня придает его удару еще большую мощь.
А Фока, хоть на мгновенье и выпустил от неожиданности поводья,
быстро пришел в себя и ответил противнику таким же ударом по
голове, остудив его пыл и обратив в бегство.[9]
IX. Оба сочли такой суд окончательным
и бесспорным. Отчаяв-
шийся Склир, который с Фокой бороться был не в состоянии,
а к императору перейти стыдился, принял весьма ненадежное и
неразумное решение: вместе со всем войском он покинул ромейские
пределы и двинулся в Ассирийскую землю, дав знать о себе царю
Хосрою,[10] но возбудил в нем подозрения. Опасаясь скопления
воинов и неожиданного нападения, царь велел их заключить
в оковы и держать в надежной тюрьме.[11]
Восстание Варды Фоки
X. Тем временем Варда Фока вернулся к
императору ромеев,
удостоился триумфа и стал одним из близких к царю лиц. Так
закончился первый мятеж, и император Василий, казалось, осво-
бодился от забот. Но это избавление было на самом деле лишь
началом многих бед. Дело в том, что Фока, которого сначала удо-
стаивали немалых почестей, а потом все меньших и меньших, понял,
что вновь обманулся в ожиданиях. Полагая, что он не преступает
клятвы, поскольку она действительна только при определенных
условиях, Варда вместе с большей частью войска учинил против
Василия мятеж еще опаснее и грознее описанного. Прежде всего
он привлек на свою сторону самые могущественные в то время
роды, отложился от императора, набрал войско из ивиров[12] (это
все мужи ростом чуть ли не до десяти стоп,[12а] видом очень суро-
вые) и уже не в помыслах, а на деле надел императорскую тиару
и облачился в платье царского цвета.[13]
XI. Дальше же происходит вот что. В Вавилоне,[14]
где искали
защиты и, как уже говорилось, обманулись в своих надеждах
воины Склира, началась война с чужеземцами, война тяжелая
и страшная, потребовавшая много отрядов и много воинов.
Хосрой не мог обойтись собственной армией и потому, возложив
надежды на беглецов, сразу освободил их из оков, вывел из
тюрьмы и выстроил против вражеских отрядов. Эти доблестные,
воинственные и искушенные в военном деле мужи разомкнули строй
и с боевым кличем понеслись на врагов, одних из них убили на
месте, других обратили в бегство и, преследуя до самого лагеря,
уничтожили всех до единого. Они уже повернули было назад, но
затем, как бы повинуясь душевному порыву, помчались прочь,
ибо опасались, что варвар снова встретит их неласково и опять
заключит в оковы. Все вместе стремительно бежали ромеи, и,
только когда они оказались далеко от Ассирии, варвар узнал об
их исчезновении и приказал собравшимся воинам отправиться
вдогонку за ними. Полчища врагов обрушились с тыла на наших
воинов, но смогли лишь убедиться, насколько уступают они ро-
мейской силе. Преследуемые неожиданно повернули коней и всту-
пили в сражение — немногие против многих; но вскоре врагов оста-
лось мало, да и уцелевшие обратились в бегство.[15]
XII. Между тем Склир вновь задумал овладеть
престолом и
захватить власть, ибо Фока в это время уже ушел из столицы,
а царское войско было рассеяно. Однако, подойдя к ромейской
границе, он узнал, что Фока объявил себя императором. Тогда
Склир, не имея сил, чтобы еще и с царем сражаться, самодержцу
нанес новое оскорбление, а к Фоке явился, смирив гордыню, усту-
пил ему первенство и согласился занять второе место после него.[16]
Затем они разделили на две части военные силы и придали мя-
тежу новый размах. Уповая на отряды и укрепления, они спусти-
лись к прибрежным крепостям Пропонтиды, разбили для безопас-
ности лагеря и готовы были приступить к переправе через море.[17]
XIII. Царь Василий порицал неблагодарных
ромеев, и по-
скольку незадолго, перед тем явился к нему отряд отборных тавро-
скифских воинов,[18] задержал их у себя, добавил к ним других чу-
жеземцев и послал против вражеского войска. Те застали неприя-
телей врасплох, готовившихся не противника побить, а вина по-
пить, многих убили, а остальных рассеяли, и поднялся среди мя-
тежников бунт против самого Фоки.
XIV. Набираясь военного опыта, находился
в ромейском
войске царь Василий, в то время юноша с едва пробивающейся
бородой. Не преминул занять место в боевых порядках и брат его
Константин, который стоял в строю, облачившись в доспехи и
потрясая длинным копьем.
XV. Отряды выстроились друг против друга,
по берегу —
царские, на холмах — узурпатора, а между ними оставалось сво-
бодное пространство. Когда Фока узнал, что в строю находятся
императоры, он не стал откладывать сражение, выбрал день, ко-
торому суждено было окончательно решить исход войны, и отдался
на волю судьбы. При этом он действовал вопреки советам своих
прорицателей, которые, совершив жертвоприношение, старались
удержать его от битвы; не посчитавшись с ними, он пустил вскачь
коня. Рассказывают и о зловещих знамениях. Конь, на которого
он сел, сразу же под ним поскользнулся; Фока пересел на дру-
гого, но и с тем через несколько шагов случилось то же самое.
Цвет лица его изменился, сознание помутилось, началось голово-
кружение. Но ничто не могло остановить этого человека, коль
скоро он приготовился к бою; выдвинувшись на переднюю линию
и находясь уже невдалеке от царского войска, он собрал вокруг
себя пеший отряд — были это воинственные ивиры, цветущие
юноши с первым пушком на щеках, одинаково высокого, как по
мерке, роста, с мечами в руках, неудержимые в натиске, — одним
мановением руки увлек их за собой, опередил фалангу, и с боевым
кличем, опустив поводья, понесся прямо на императора; правой
рукой он сжимал рукоять высоко поднятого меча, которым гото-
вился поразить Василия.
XVI. Так дерзко устремился мятежник на
Василия, а тот вы-
ехал из рядов и остановился, держа в одной руке меч, а в другой
образ богоматери,[19] в которой видел оплот против неудержимого
натиска врага. Словно туча, гонимая могучим ветром, несся Фока
на противника, вздымая пыль, а наши воины с обеих сторон при-
нялись метать в него дротики, и, потрясая длинным копьем, вы-
двинулся вперед из строя Константин. Но не успел еще Фока
далеко отъехать от своего войска, как неожиданно вывалился из
седла и рухнул на землю. Разные люди рассказывают об этом по-
разному. Некоторые утверждают, что он был ранен дротиком и
упал от смертельного удара, другие говорят, будто из-за расстрой-
ства и болезни живота у него вдруг потемнело в глазах и он сва-
лился с коня, потеряв сознание.
Царь Константин хвастливо приписывал
убийство узурпатора
себе. Но большинство полагало, что все это было результатом за-
говора. Яд, замешанный для него и выпитый им, во время движе-
ния внезапно поднялся к голове, проник в мозг, вызвал головокру-
жение и падение. И был-де это приказ Василия, а выполнила его
рука виночерпия при мятежнике. Я со своей стороны ясности в это
дело не вношу, а все за счет богоматери отношу.
XVII. И вот тот, кто всегда был недосягаем
для мечей и ко-
пий, упал на землю. О, прискорбное и достойное жалости зрелище!
Когда оба войска это увидели, мятежное сразу разбилось на
части, его плотный строй разомкнулся, подался назад и побежал,
приближенные царя поспешили к упавшему (ивиры уже рассея-
лись), разрезали его тело ножами на куски, а голову отрубили и
доставили Василию.[20]
XVIII. В результате всего этого царь
сделался совсем другим,
его не столько радовало случившееся, сколько удручало печальное
положение дел. Он ко всем стал подозрителен и суров, в мыслях
коварен, к провинившимся же питал гнев и злобу.
Удаление от дел и отставка
паракимомена Василия
XIX. Он не желал больше уступать правления
паракимомену
Василию, тяготился этим человеком, всячески проявлял к нему
ненависть и отвращение, и уже ничто, ни род, ни добрые дела,
ни муки, принятые ради царя, ни высокий титул, не вызывало
больше императорской благосклонности. Напротив, ему казалось
невыносимым, что он, император, выйдя из младенчества, будто
бы вовсе и не царь, а делит власть с кем-то еще и занимает в го-
сударстве второе место. Постоянно волнуемый такими мыслями,
постоянно мучимый сомнениями, он в один прекрасный день, на-
конец, решился и сразу отстранил паракимомена от власти; при
этом он не потрудился хоть как-то смягчить этот удар, но все
сделал самым диким образом, которому нельзя найти никакого
оправдания: посадил Василия на корабль и отправил в ссылку.[21]
XX. Нанесенный паракимомену удар стал
для Василия не кон-
цом, а началом новых бедствий. Император мысленно вернулся
к первым годам своего самодержавия, времени, когда делами стал
заправлять паракимомен, припомнил обо всем им сделанном с той
поры, того, что тот сделал на благо царя и для пользы государ-
ства, менять не стал, но попытался отменить многочисленные рас-
поряжения, касавшиеся раздачи благодеяний и чинов, утверждая
при этом, что знал только о первом, а о втором не имел никакого
понятия. Всеми способами старался царь нанести паракимомену
ущерб и причинить горе. Так, например, он решил разрушить до
основания великолепный монастырь, который тот соорудил в честь
Василия Великого, по имени которого и был сам назван, монастырь,
воздвигнутый с огромным трудом и необычайной роскошью, в ко-
тором пышность сочеталась с красотой и где благодаря нескудным
дарениям всего было больше, чем нужно. Остерегаясь нечестия, он
кое-что оттуда вынес, остальное сломал (утварь, мозаику), и не
остановился до тех пор, пока, как он говорил в шутку, монастырь
не превратился из места уединения в место раздумий,[22] поскольку
его обитатели должны были раздумывать, где добыть себе еду.[23]
XXI. Ежегодно подвергаясь, можно сказать,
таким ударам,
паракимомен в отчаянии не знал, как избавиться от страданий, и
нигде не находил утешения. Свергнутый с высот власти, этот ве-
ликий человек, чье сердце было преисполнено гордыни, перестал
владеть собой; разбитый параличом и ставший мертвым еще при
жизни, он вскоре испустил дух и сделался для нашей жизни
истинным образцом и великой легендой, более того — примером
коловращения всего, рожденного в этом мире. Василий умер, про-
жив отмеренную ему жизнь.
XXII. Император Василий, осознав, сколь
многообразны цар-
ские заботы и что не простое и легкое это дело править таким го-
сударством, стал воздерживаться от всякой распущенности, отка-
зался от украшений, не носил уже ни ожерелий на шее, ни тиары
на голове, ни роскошных, отороченных пурпуром платьев, снял
лишние перстни, сбросил пестро окрашенные одежды; он был по-
стоянно сосредоточен и озабочен тем, как привести в царственную
гармонию дела своей державы. Он стал с пренебрежением отно-
ситься не только к чужим людям, но даже к собственному брату,
которому позволил иметь при себе лишь немногочисленную стражу,
а в большей чести и пышности отказал из зависти. Ограничив
прежде всего — об этом уже говорилось — самого себя и с лег-
костью отказавшись от чрезмерной роскоши, он мало-помалу ос-
лаблял и власть брата и таким образом легко прибрал его к ру-
кам. Предоставив тому наслаждаться прелестями полей, удоволь-
ствием от бань и охотой, любителем которой тот был, сам Васи-
лий обратился к терпящим бедствие пограничным областям, решив
избавить державу от варваров, окружавших наши земли на вос-
токе и западе.
Второе восстание Склира
после гибели Фоки
XXIII. Однако осуществить это намерение
Василию удалось
лишь позже, так как в то время ему помешал выступить против
варваров Склир, приковавший к себе все его внимание. Дело в том,
что после гибели Фоки воины под его командованием, еще до
объединения со Склиром, обманувшись в надеждах на предводи-
теля, разошлись и рассеялись; Склир же и бежавшие, а затем вер-
нувшиеся вместе с ним образовали отдельную армию, не уступаю-
щую войску Фоки, и стали для царя ничуть не меньшей угрозой.[24]
XXIV. Этот муж, хотя вроде бы и уступал
Фоке силой, явно
был более сведущ и изобретателен в том, что касалось полковод-
ческого искусства. Вот почему, подняв новое восстание против са-
модержца, он не захотел сойтись с ним в открытом бою, но укреп-
лял и увеличивал благодаря новым пополнениям войско и оттого
оказался еще более грозным противником. Не только так старался
он одолеть самодержца, но задерживал столько судов, сколько ему
нужно было для сопровождения, запер дороги, а все, что везли во
дворец, забирал и хранил в большом количестве для нужд войска
и, пристально следя, препятствовал тому, чтобы исполнялись рас-
поряжения, доставляемые из столицы государственной почтой или
передаваемые как-либо иначе.
XXV. Начавшееся летом восстание осенью
не завершилось,
один годовой круг не положил конца заговору, но зло это процве-
тало в течение многих лет, ибо те, кто раз признал над собой
власть Склира и присоединился к его войску, уже больше не му-
чались сомнениями и ни один тайком не перебежал к императору:
так их сплотил и такую решимость вселил в них Склир, который
покорял людей своей доброжелательностью, обязывал благодея-
ниями, спаял друг с другом, ел с ними из одного котла и пил из
одного кубка, каждого звал по имени и удостаивал похвалы.
XXVI. Чего только ни придумывал император
против Склира, —
тот быстро разрушал все его планы и как мудрый полководец его
замыслам противопоставлял свои замыслы, его расчетам — свои
расчеты. Увидев, наконец, что Склир для любых уловок неуязвим,
Василий отправил к нему посольство с заданием склонить его
к миру и уговорить прекратить мятеж и занять в государстве вто-
рое место после царского. Сначала Склир встретил эти предложе-
ния недоброжелательно, но потом, хорошенько обо всем поразмыс-
лив, сравнил прошлое с настоящим, сопоставил с ним грядущее и,
задумавшись о себе самом, уже угнетаемом старостью, дал послам
себя убедить. К приему посольства он собрал для поддержки все
войско и замирился с Василием на таких условиях: он снимет
с головы корону, откажется от царского цвета, займет следующее
после царя место, командиры отрядов и вообще все, участвовав-
шие в мятеже, останутся на прежних должностях и сохранят свои
чины, не потеряют владений, которые имели раньше или получили
от него, и не лишатся никаких других пожалований.
XXVII. Стороны сошлись на таких условиях,
и царь выступил
из города, чтобы в одном из своих самых прекрасных поместий
встретить Склира и заключить с ним мир. Император располо-
жился под царским шатром, а этого мужа, не на коне, а пешего,
стража, препроводив издалека, привела к царю для беседы. Высо-
кого роста и уже состарившийся, шел он, поддерживаемый под
руки с обеих сторон, а император, который заметил его издали, об-
ращаясь к стоящим неподалеку, произнес ныне широко известную
фразу: «Того, кого я страшился, ныне ведут, как просителя».[25]
Склир же то ли намеренно, то ли по забывчивости,
сложив
с себя прочие знаки царского достоинства, не снял с ног пурпур-
ные сандалии, но шел к царю как бы еще облеченный долей
власти, и Василий, издалека увидевший это, рассердился и за-
крыл глаза, так как желал видеть его не иначе, как только в обыч-
ном облачении. И вот где-то около императорского шатра Склир
снял и пурпурные сандалии и уже в таком виде зашел в палатку.[26]
XXVIII. Император немедленно поднялся
с места, они обме-
нялись поцелуями, после чего приступили к беседе. Склир оправ-
дывался и ссылался на причины, побудившие его замыслить и
учинить мятеж, а царь милостиво принимал оправдания и относил
все случившееся за счет злой судьбы. Распивая вино из одного
с ним сосуда, царь поднес к губам поданный Склиру кубок и, не-
много отхлебнув, возвратил собеседнику — этим он рассеял его
подозрения и засвидетельствовал святость мирного соглашения.
Затем, обращаясь к Склиру как к военачальнику, он задал вопрос
относительно государственных дел и спросил, каким образом со-
хранить ему незыблемым свое владычество, а тот в ответ высказал
мысль коварную и недостойную полководца, а именно: упразднить
пышные должности, никому из воинского сословия не давать бо-
гатства, но обирать их с помощью незаконных налогов, чтобы их
мысли были заняты одними домашними делами, не вводить во
дворец женщину, не подпускать к себе никого близко и не посвя-
щать сразу многих людей в тайные замыслы.[27]
XXIX. Этим закончилась их беседа. Склир
отправился в отве-
денные ему владения и, недолго там прожив, расстался с жизнью.[28]
Что же касается царя Василия, то он всегда проявлял небреже-
ние к подданным и, по правде говоря, утверждал свою власть ско-
рее страхом, чем милостью. Став же старше и набравшись опыта
во всех делах, и вовсе перестал нуждаться в мудрых людях, сам
принимал все решения, сам распоряжался войском, гражданскими
делами, управлял не по писаным законам, а по неписаным уста-
новлениям своей необыкновенно одаренной от природы души. Поэ-
тому-то он и не обращал никакого внимания на ученых людей, но
совершенно пренебрегал этим племенем (я имею в виду ученых).
Приходится лишь удивляться, что при таком презрении царя к на-
учным занятиям в те времена появилось немало философов и ри-
торов, и я могу найти только одно подходящее и, как говорится,
правдоподобное решение этой чудесной загадки: в те времена за-
нимались науками не с какой-то посторонней целью, но интересо-
вались ими ради них самих. Ныне, однако, большинство людей
относится к образованию совсем по-иному: они признают первой
причиной ученых занятий пользу и, более того, ради нее одной
науками и интересуются, причем сразу же от них отворачиваются,
если не достигают цели. Однако оставим это.
XXX. Вернемся к императору. Прогнав варваров
и, если
можно так сказать, всеми способами прибрав к рукам собственных
подданных, он не пожелал на этом остановиться, но сокрушил силу
выдающихся родов,[29] уравнял их с другими и своей властью начал
распоряжаться с легкостью игрока в кости. Он окружил себя
людьми, благородным нравом не блещущими, родом не знатными
и в науках не сведущими, которым и поручал составление цар-
ских посланий, и доверял государственные тайны. Поскольку же
в те времена царские ответы на доклады и прошения не отлича-
лись изысканностью слога, а были просты и бесхитростны (царь
совсем не умел складно и изощренно говорить и писать), он соеди-
нял между собой приходившие ему на ум слова и диктовал их
писцам, и в речи его не было никаких прикрас и никакого искусства.
XXXI. Оградив царство от надменной и
завистливой судьбы,
он не только гладко вымостил дорогу власти, но перекрыл каналы,
через которые утекали поступавшие деньги, никому ничего не да-
вал, к старым сокровищам прибавляя новые, и потому приумно-
жил богатства государства. Дворцовую казну он увеличил до двух-
сот тысяч талантов,[30] а кто сможет достойно описать другие его
приобретения! Все, чем владели ивиры и арабы, все сокровища
кельтов, богатства скифской земли, а вернее — всех соседних стран —
все это он собрал воедино и вложил в царскую казну.[31] Туда же
он отправил и там хранил деньги, взятые у тех, кто против него
восставал и был разгромлен. Когда же в специально построенных
хранилищах не хватило места, он велел вырыть подземные лаби-
ринты, наподобие египетских склепов,[32] и в них спрятал немалую
долю собранного. Сам, однако, он своими сокровищами не пользо-
вался, и большая часть драгоценных камней, белоснежных, назы-
ваемых жемчугами, и многоцветных, не вставлялись в короны и
ожерелья, а лежали сваленные на полу. Совершая выходы и при-
нимая должностных лиц, Василий облачался в пурпурное платье
не ярких оттенков, а темное, и только несколько жемчугов свиде-
тельствовали о его царском достоинстве. Проводя большую часть
времени на войне, отражая варварские набеги и обороняя наши
границы, он не только ничего не потратил из накопленного, но,
напротив, приумножил свои богатства.
XXXII. Походы против варваров он совершал
совсем не так,
как это в обычае у большинства императоров, которые выступают
в середине весны, а в конце лета уже возвращаются: время воз-
вращения определялось для него достижением цели, ради которой
он отправился. Он выносил зимнюю стужу и летний зной, томясь
жаждой, не сразу бросался к источнику и был воистину тверд,
как кремень, и стоек ко всем телесным лишениям. Он досконально
изучил военное дело — речь в данном случае идет не обо всем
построении войска, не о взаимодействии отрядов, не о смыкании
строя и его перестроении, а об обязанностях протостатов, геми-
лохитов[33] и тех, кто за ними, — и во время войны удачно пользо-
вался своими знаниями. Поэтому он и не определял на эти долж-
ности случайных лиц, но знакомился со способностями и уме-
лостью в бою каждого и только после этого назначал их на те
посты, к которым они подходили нравом и выучкой.
XXXIII. Знал он и самые выгодные для
отрядов способы по-
строения, причем об одних вычитал из книг, другие изобрел сам,
исходя из собственного опыта. Он умел распоряжаться и состав-
лять план, как нужно вести бой и выстроить войско, но до самого
дела был не очень охоч, ибо опасался, как бы не пришлось бежать
от противника. Поэтому и занят он большей частью был тем, что
располагал в засаде отряды, сооружал осадные машины, издали
обстреливал неприятеля и наставлял боевому искусству легково-
оруженных воинов. Однако, вступая в сражение, Василий сжимал
ряды по правилам тактики, как бы обносил армию стеной, смы-
кал войско с конницей, конницу с отрядами, а отряды с гопли-
тами[34] и никому ни в коем случае не позволял выходить вперед из
рядов и нарушать строй. Если же кто-нибудь из самых сильных
и удалых воинов вопреки приказанию выезжал из боевых поряд-
ков и, вступив в схватку с противником, побеждал, то его не удо-
стаивали по возвращении венков и наград, а, напротив, немедленно
удаляли из войска и наказывали, словно преступника. Ведь неру-
шимый строй Василий считал главным условием победы и полагал,
что только благодаря ему неодолимо ромейское войско. Когда же
воины выказывали недовольство строгим надзором и в лицо ос-
корбляли царя, он спокойно переносил их насмешки и благодушно,
вполне разумно отвечал: «Иначе нам никогда не кончить войны».
XXXIV. Он делил себя между военными делами
и заботами
мирного времени и, если говорить правду, на войне проявлял
больше коварства, а во время мира — царственности. Если какому-
нибудь воину случалось проштрафиться в походе, царь скрывал
гнев и хранил его, как огонь под золой, но по возвращении в сто-
лицу обнаруживал и вновь его раздувал, и тогда уже сурово карал
провинившегося. Большей частью он оставался тверд в своих при-
говорах, но бывало, что и менял гнев на милость; при этом он
нередко доискивался до причины преступления и тогда не нака-
зывал за следствия. Иногда он поддавался состраданию, иногда
иным соображениям и чувствовал расположение к провинивше-
муся. Подвигнуть его на какое-нибудь дело было нелегко, но и от
решений своих отказываться он не любил. Поэтому к тем, кому
благоволил, Василий без крайней нужды не менял отноше-
ния, но и нескоро прощал навлекших на себя его гнев, и были для
него собственные мнения судом окончательным и божественным.
Внешность царя
XXXV. Таков был характер царя. Внешность
же Василия сви-
детельствовала о благородстве его природы. Очи его были светло-
голубые и блестящие, брови не нависшие и не грозные, но и не
вытянутые в прямую линию, как у женщин, а изогнутые, выдаю-
щие гордый нрав мужа. Его глаза, не утопленные, как у людей
коварных и хитрых, но и не выпуклые, как у распущенных, сияли
мужественным блеском. Все его лицо было выточено, как идеаль-
ный, проведенный из центра круг, и соединялось с плечами шеей
крепкой и не чересчур длинной. Грудь вперед слишком не выдава-
лась, но впалой и узкой также не была, а отличалась соразмер-
ностью. Остальные члены ей соответствовали.
XXXVI. Роста он был ниже среднего, соразмерного
величине
членов и вовсе не горбился. Пешего Василия еще можно было
с кем-то сопоставить, но, сидя на коне, он представлял собой ни
с чем не сравнимое зрелище: его чеканная фигура возвышалась
в седле, будто статуя, вылепленная искусным ваятелем. Несла ли
его лошадь вверх или вниз, царь держался твердо и прямо, натя-
гивая поводья и осаживая коня, вздымал птицей вверх и не менял
своего положения ни на подъемах, ни на спусках. К старости во-
лосы под подбородком у него поредели, а на щеках стали густыми
и разрослись, спускаясь с обеих сторон и обрамляя лицо, они
образовали круг, и казалось, что борода у него растет повсюду.
Василий имел обыкновение теребить подбородок, особенно когда
возгорался гневом, занимался делами или предавался размышле-
ниям. Другой его привычкой было, расставив локти, упереться
пальцами в бедра. Его речь не была гладкой, он не округлял фраз
и не распространял периодов, запинался и делал короткие паузы,
скорей как деревенщина, нежели человек образованный. Смеялся
он раскатисто, сотрясаясь всем телом.
XXXVII. Этот царь, как кажется, прожил
дольше всех других
самодержцев. С рождения и до двадцатилетнего возраста он цар-
ствовал совместно с отцом — Никифором Фокой, а затем с Иоан-
ном Цимисхием и у всех них находился в подчинении, потом в те-
чение пятидесяти двух лет он был самодержцем. Умер же Василий
на семьдесят втором году жизни.[35]
*****
ПРИМЕЧАНИЯ
---------------------------------------------------------------------------
«Хронография» Михаила Пселла впервые была издана по единственной
рукописи, хранящейся в Парижской Национальной библиотеке (№ 1712)
К. Сафой в составе «Греческой библиотеки средних веков» (т. 4, 1874).
В 1926—1928 гг. «Хронография» была переиздана и снабжена французским
переводом Э. Рено (Michel Psellos. Chronographie ou histoire d'un siecle
de
Byzance (976—1077), texte etabli et traduit par E. Renauld, t. I—II.
Paris,
1926—1928). С этого издания и делался настоящий перевод.
По имеющимся сведениям, недавно американский ученый X.-К.
Снайпс
обнаружил новую рукопись «Хронографии», остающуюся пока неопублико-
ванной.
При переводе последних глав «Хронографии» учитывались
чтения ново-
найденного фрагмента этого произведения (рукопись Синайского монастыря
св. Екатерины № 1117).
На русском языке «Хронография» до сих пор не издавалась.
---------------------------------------------------------------------------
1. «Хронография» не имеет обычного для византийских исторических сочи-
нений предисловия (подробней см. статью, с. 232). Император Иоанн I
Ци-
мисхий умер 10 января 976 г. По слухам, он был отравлен евнухом параки-
моменом Василием, о котором речь пойдет ниже. Василий и Константин
были
сыновьями Романа II, умершего в 963 г., когда мальчикам было соответ-
ственно 5 и 3 года. Фактическая царская власть находилась в руках Ники-
фора II (963—969) и затем Иоанна I. При том и другом братья были лишь
формальными соправителями, поэтому Пселл и говорит, что царская власть
полностью оказалась в руках юношей.
2. Василию и Константину было соответственно 18 и 16 лет.
3. Паракимомен — высшая придворная должность, которую могли занимать
евнухи. Паракимомены спали в одних покоях с императорами и заботились
ночью об их безопасности. Паракимомен Василий — незаконный сын
Романа I Лакапина — был могущественным «первым министром» при дворах
Никифора II Фоки (963—969) и Иоанна I Цимисхия (969—976).
Василий и Константин приходились паракимомену внучатыми племянниками.
В определении родства Пселл допускает ошибку: паракимомен был не
сводным братом Романа II (отца Василия и Константина), а его дядей.
4. Под «захватившими власть близкими», которых сменил на престоле
Василий, имеются в виду Никифор Фока и Иоанн Цимисхий.
5. Греческое слово anepsiadeis, переведенное здесь как «племянники»,
может
означать также и «двоюродные братья». Подразумеваются Варда Фока и
Варда Склир, о которых речь пойдет ниже. Первый был племянником Ники-
фора II Фоки, второй — шурином Иоанна I Цимисхия.
6. Варда Склир — выходец из богатого и могущественного византийского
рода, выдающийся полководец, облеченный при императоре Иоанне I Ци-
мисхии властью доместика схол Востока (т. е. командующего всеми восточ-
ными армиями империи). Вступивший на престол Василий II опасался могу-
щества Варды Склира, лишил его должности и отправил командовать войском
в фему Месопотамии, Возмущенный Склир выступил против Василия летом
976 г. Мятежнику удалось овладеть почти всей Малой Азией, а в начале
978 г. его войско уже приблизилось к Константинополю. Ни военные экспе-
диции царя Василия, ни мирные посольства к Варде успеха не имели.
7. Непонятно, что имеет в виду Пселл под введением Варды Фоки в со-
став церковного клира. Священнослужителем Варда никогда не был. Кроме
того, священнослужителям в Византии вообще запрещалось командование
войсками.
8. К моменту описываемых событий Варда Фока находился в изгнании на
Хиосе. Сослан он был туда за мятеж, поднятый им против императора
Иоанна I Цимисхия. Поражение мятежному Фоке нанесло тогда войско
во главе с Вардой Склиром. Варда Фока был вызван в столицу в начале
978 г. паракимоменом Василием, пожалован титулом магистра и возведен
в должность доместика схол.
9. Поединок, о котором идет речь, имел место после ряда неудачных для
Фоки сражений 24 марта 979 г. на территории фемы Харсиан. По сообщению
Скилицы (Скил., 326), Варда Фока, проигрывая очередную битву, решил
предпочесть славную смерть «бесславной и постыдной жизни» и устремился
на Склира, который мужественно встретил противника. Согласно Льву Диакону
и арабскому историку Яхъе Антиохийскому, победу в этой битве одержал
Склир.
10. Имеется в виду правивший в Багдаде (977—983) султан Адуд-ал-
Даула (Хосрой — по византийским источникам). После его смерти, в 986
г.
Склира выпустили из тюрьмы — то ли для того, чтобы, как рассказывает
Пселл, он выступил против врагов султана, то ли для того, чтобы вызвать
осложнения в соседней Византии.
11. Как следует из сообщений Скилицы и Яхъи Антиохийского, узнав
о бегстве Склира к Хосрою, Василий II отправил к багдадскому халифу
посла, который просил не оказывать покровительства мятежникам и одновре-
менно обещал Склиру и его сообщникам полное прощение в случае возвра-
щения. Хосрой заключил под стражу не только Склира, но и византийского
посла (последний предпринял попытку отравить Склира).
12. Этническое наименование «ивиры» византийские авторы употребляли
для обозначения нескольких народов. Чаще всего так именуют они грузин,
а также, возможно, и армян-халкидонитов, т. е. армян, придерживавшихся
догм Халкидонского вселенского собора о двух природах Христа (основная
масса армян была монофиситами).
12а. Стопа — византийская мера длины, равная 31,23 см. У Пселла -
явная гипербола.
13. Варда Фока провозгласил себя императором в августе 987 г. «Цар-
ским» цветом считался пурпурный.
14. Под «Вавилоном» византийские историки чаще всего имеют в виду
Багдад. Древний Вавилон к этому времени уже давно лежал в развалинах.
15. Скилица (Скил., 334) приводит две версии освобождения из плена
ромеев. Одна из них в общих чертах совпадает с рассказом Пселла. Согласно
другой, после победного сражения византийцы (их число Скилица определяет
в 3 тыс. чел.) вернулись к Хосрою, который их ласково встретил. Вскоре
халиф умер, а его сын отпустил ромеев на родину. Арабские историки
(Яхъя,
Ибн-ал-Асир), упоминающие об освобождении Склира, ничего не знают ни
о какой войне с «персами» (так называет Скилица противников арабов).
16. По сведениям Скилицы (Скил., 335), Склир пытался заручиться под-
держкой одновременно и царя, и Варды Фоки; к первому он отправил
своего сына Романа, ко второму явился в Каппадокию сам.
17. Сведения Пселла неточны. Согласно соглашению, заключенному между
Вардой Фокой и Вардой Склиром, первый должен был получить все европей-
ские владения империи, второй — азиатские. Однако Фока нарушил соглашение
и арестовал своего нового союзника, пообещав после победы выполнить
условия договора. В начале 988 г. Фока двинулся на Константинополь,
один
отряд его войска приблизился к Хрисополю, другой во главе с полководцем
подошел к Авидосу. Склир же в это время содержался в крепости под
надзором жены Варды Фоки.
18. Тавроскифы в византийских источниках — русские. В данном случае
имеется в виду 6-тысячный отряд, посланный по просьбе Василия II киевским
князем Владимиром, женившимся на сестре Василия и Константина Анне.
Впервые русские в составе византийского войска появляются в начале
Х в. Упомянутый отряд — первые крупные силы русских на византийской
службе.
19. Т. е. икону богоматери, которую византийские императоры имели
обыкновение брать с собой в военные экспедиции (см. с. 26).
20. Это сражение имело место в апреле 988 г. около Авидоса. По версии
Скилицы (Скил., 337), Варда Фока был отравлен своим слугой Симеоном,
которого царю Василию удалось подкупить.
21. Пселл нарушает хронологию событий. Всесильный паракимомен был
сослан в 985 г., задолго до описываемых здесь событий. Такое изменение
хронологии необходимо Пселлу для построения своей «концепции» характера
Василия (см. выше, стр. 251).
22. Игра слов: по-гречески monastirion — «место уединения», а frontistirion
«место раздумий». Оба слова означают «монастырь».
23. Монастырь св. Василия был сооружен недалеко от ворот св. Романа.
Он функционировал до последних лет существования империи.
24. Как уже отмечалось, Варда Склир находился в это время в заклю-
чении под присмотром жены Варды Фоки. Получив известие о гибели мужа,
она выпустила Склира из-под стражи. Вокруг Склира, объявившего себя
им-
ператором, собрались остатки армии Фоки (см. Яхъя, с. 25).
25. Состарившийся Склир (ему было тогда около 70 лет) начал быстро
слепнуть и потому нуждался в провожатых.
26. Пурпурные сандалии были весьма важной частью императорских ин-
сигний. Их надевание (даже без возложения короны) символизировало воз-
ведение в царское достоинство.
27. Царь примирился с Вардой Склиром, видимо, в октябре 989 г. Он по-
жаловал Склиру высокий титул куропалата и вынужден был пойти на многие
другие уступки. Память о встрече Василия II и Варды Склира надолго
со-
хранилась в памяти византийцев. Почти через 100 лет глухо вспоминает
о ней
Кекавмен, который называет подававшего советы царю Склира «негодным
старикашкой» (Кекавмен, с, 285, прим. 1198).
28. Варда Склир умер 4 февраля 991 г.
29. О враждебности Василия II к аристократическим родам сообщают
также и другие византийские историки. Их силу, однако, царь не смог
со-
крушить — большинству знатных семейств удалось благополучно пережить
царствование этого императора.
30. Талант — античная денежно-расчетная единица. Пселл, верный своей
антикизирующей тенденции, вероятно, имеет в виду византийскую литру
(зо-
лотой фунт).
31. Василий II был воинственным императором, который вел весьма ак-
тивную внешнюю политику: расширил свои владения в Ивирии (Грузии) и
Армении, воевал с арабами, покорил Болгарское царство. Пселл, однако,
со-
общает о войнах Василия только вскользь — эти сюжеты его интересуют
менее всего (ср. выше, с. 251). «Скифами» византийские авторы называли
самые разные народы, граничившие с империей на севере. Под «кельтами»
имеются в виду «западные» европейские народы.
32. Имеются в виду царские захоронения около египетских Фив, о ко-
торых сообщают античные писатели.
33. Гемилохит — командир полулоха (лох — отряд весьма неопределенной
численности). Протостатами в византийских и античных военных трактатах
обычно именуются бойцы первого ряда. Но в данном случае, скорее всего,
имеется в виду какая-то военная должность.
34. Опять обычная у византийских авторов античная реминисценция. Под
гоплитами имеются в виду тяжеловооруженные воины.
35. Василий II умер 15 декабря 1025 г.