I. Приступая к рассказу о самодержце Михаиле Дуке или, вернее, соби-
раясь, как подобает в сокращенном изложении, описать его в общих чер-
тах, я прежде всего молю своих слушателей, да не вообразят они, будто
речи мои превосходят его нрав и деяния, напротив — они его недо-
стойны. Глядя на Михаила, я всегда восхищаюсь (слушая его речи — по-
ражаюсь и восхищаюсь еще больше), те же чувства испытываю я, и когда
пишу о нем. Я не могу заставить себя не восторгаться Михаилом, и пусть
не вызовут мои слова недоверия и подозрения, что они лживы, только
потому, что пишутся при живом царе. Ведь с той целью и состав-
ляю я эту историю, дабы узнали люди, что есть на свете нрав ис-
тинно божественного склада, превосходящий известную нам че-
ловеческую природу.

II. Не знаю, о какой из его добродетелей мне рассказать пре-
жде всего. Начну с того, что ни один из его подданных, будь то
человек низкий, или, напротив, из порядочных и добрых, не ос-
тался без его внимания, не слышал от него дурного слова, никого
он на людях не оскорбил, ни от кого, даже уличенного в дурных
делах, не отвернулся. Когда кто-нибудь бесстыдно вел себя с ним,
царь предпочитал смириться с его бесстыдством и не порицать при
всех этого человека. Более того, Михаил, застав на месте преступле-
ния тех, кто шел к нему со злым умыслом, особенно из числа тело-
хранителей, которым он себя вверил, этих людей не бранил и не
устрашал. Часто он даже ловил с поличным ворующих из царских.
ларцов, а потом без возмущения и укоров их отпускал. Обладая
непревзойденным умом и приобретя опыт в государственных де-
лах, которыми занимается непрерывно, он прекрасно изучил все
налоговое обложение, платы и выдачи,[1] куда сколько из казенных
денег направляется и откуда они вновь поступают в казну. Он зна-
ет, как изготовляются статиры, какой их вес по норме, какой из-
быточный, какой недостаточный, как обращаться с пробирным
камнем и сколько благородного металла содержится в золоте каж-
дой пробы.[2] И чтобы не перечислять всего подробно, скажу: всем
Михаил овладел в совершенстве, в разговорах он с любыми све-
дущими людьми выказывал превосходство во всех областях и по-
хищал славу у знатоков.

III. Когда у него только начала пробиваться борода и щеки
стали покрываться первым пухом, своим умом он уже ничем не
отличался от зрелых мужей. Он не предавался удовольствиям, не
сделался рабом желудка, отказывался бесстыдно бражничать, а от
любовных радостей был далек настолько, что о большинстве их и
особенно тех, которые не освящены законом, не имел никакого по-
нятия. Михаил столь целомудрен, что если у кого в его присутст-
вии слетает с уст дурное слово или просто любовь называется
своим именем, то на лице его сразу выступает румянец.

IV. Может быть, кому угодно узнать, что [у ребенка царствен-
ного, а] у царя ребячливого и что доставляет ему радость? Книги
по всем наукам, разные мудрые речи, краткие высказывания, сбор-
ники изречений, красота сочетания, разнообразное убранство ре-
чей, чередование стилей, новоречие, поэтический строй речи, а еще
больше страсть к философии, постижение принципов, аллегориче-
ские толкования [и всякая другая наука]. Не знаю, был ли какой-
нибудь царь глубокомысленней Михаила и умел ли кто так схва-
тывать суть каждого дела. Обычно полагается перечислять от-
дельно: одни речи и дела — царские, другие подобают философу,
третьи — ритору, четвертые подходят для музыканта, небесный
свод интересует астрологов, начертание фигур — геометров, сил-
логизмы — область философов, тайны природы — естествоиспы-
тателей, одно для одного, другое для другого, и разделяются люди
по своим занятиям. Но в Михаиле все сочетается вместе: он со-
причислен к философам, сказал свое слово о зевгме и эмфазе[3]—
как ритор, об отклонении и рассеянии лучей — как оптик, а когда
пускается в иносказания,[4] подчас превосходит и самого писателя,
которого выбрал себе в наставники и чье имя не устает произно-
сить на людях.[5] Ямбами он не увлекается, но стихи сочиняет и
выражает в них здравые мысли, хотя ритм ему и не очень да-
ется.[6] Говоря коротко, стал он для нашей жизни созданием мно-
голиким и великой любви достойным.

V. Видом своим он напоминает человека пожилого и похож на
учителя или наставника: взор у него всегда сосредоточен, брови не
надменные, не нависающие над глазами и не выдающие человека
подозрительного, но растущие свободно и надлежащей формы. Его
походка — не торжественная и важная, но и не ленивая и распущен-
ная, но такая, которую бы похвалил музыкант, знающий толк в том,
как поднимать и ставить ноги, голос — стройный и благозвучный,
нс клокочущий в потоке речи, но и не глухой, и не едва слышный.

VI. Есть немало слов и дел, которые заставляют замкнуться
в себе или, напротив, растравляют человеческую душу, но ни одно
из них не ожесточило характера царя и не сделало его нрав
замкнутым; он радостно смеется, жалобно плачет, гневается редко,
а на доброе дело готов нередко, изучению законов много времени
он не уделяет, но во время суда перечислит сразу все, извлекая
их не из книг, а из глубины сердца. Он легко краснеет и не допу-
скает никакого бесстыдства. Он ловко бросает мяч по кругу, но
чтит лишь один небесный круг, ибо знает, что круговращение дел
подобно игре в кубики, то бишь тому геометрическому кубу, ко-
торый Платон отдает земле.[7] Охота приносит ему радость, но до-
волен он, только когда птица уходит невредимой, если же пресле-
дователь ее настигает, царь терзается душой и отводит глаза.

VII. Царский блеск не заботит Михаила, и он хочет, чтобы его
голову красил не венец, а образы добродетели. Не все слова, что
нашептывают ему в уши, доходят до его сердца, но огорчительные
известия так и не проникают вовнутрь, а в душе запечатлеваются
только приятные. Примером ему служит отец, которого он много
превосходит, хотя и утверждает, что во всем ему уступает. Скажу,
однако, о главном, чему я даже и восхищаться не в силах: тяжко
пришлось Михаилу и на востоке, и на западе (начало всем не-
счастьям положили его предшественники),[8] и любой другой, даже
самый стойкий, на его месте поддался бы напору бедствий и сми-
рился бы со злом. А потом что? Лопнули бы скрепы державы,
рухнула бы ее кровля, треснуло основание. Но твердость его души,
неколебимость нрава выдержали напор, и если мы не причалили
в гавани, то все-таки качаемся на плаву и еще не унесены в от-
крытое море.

VIII. Таков он со всеми; что же до отношения к писателю, то
его ни с чем нельзя ни сопоставить, ни сравнить. Ни к одному из
братьев, ни к людям высокородным, ни к мужам священным и бо-
жественным не испытывал он такого доверия, как ко мне. В том,
как он одаривал меня, прибавляя к одному подарку другой, стано-
вясь щедрее и щедрее, присовокупляя к каждому благодеянию сле-
дующее и все увеличивая свои милости, Михаил еще выдерживает
сравнение с другими, но что касается врожденных свойств его ха-
рактера, природы души, того, как он расцветает и переполняется
весельем и радостью при моем появлении, как возносит меня выше
всех мудрецов, не только ему знакомых, но и тех, о ком знает по-
наслышке, — в этом его и рядом ни с кем поставить нельзя. Да не
поразит меня стрела укора и зависти!

IX. Я сокращаю свое повествование и потому не смог расска-
зать о многом: о его любви к жене, о том, какое дитя она ему ро-
дила, о его любви к обоим братьям, превосходным мужам, которых,
однако, он сам много превосходил. Не стану воздавать царице
хвалу за ее род, богатством и древностью превосходящий любой
царский, хватит с нее нрава ее несравненного и красоты неподра-
жаемой. А если, как говорится в трагедии, молчание красит жен-
щину,[9] то оно — лучшее из ее украшений, ибо никто, кроме мужа,
не слышал звука ее голоса, и без украшений она прекрасней, чем
когда по необходимости их надевает.[10]

X. А каков этот самодержец с братьями! Он и в мыслях не
имеет обращаться с ними, как с подданными, и непрестанно их одер-
гивать, но с каждым из них делит царские обязанности и предо-
ставил им самовластное правление. Расскажу и о дяде его, кесаре.
Царь привязан к нему, восхищается его разумными советами и
искусностью в любом деле. Сам он занимается гражданским уп-
равлением, а на него возложил все военные заботы.

XI. К уже сказанному добавлю вот что. Узнав, что я собираюсь
рассказать о нем в своей истории, этот царь не велел мне писать,
пока он сам не изложит главные свойства своего характера, и
вскоре секретарь огласил мне его записи. До того, как их выслу-
шать, я представлял себе, что его сочинение содержит нечто не-
изреченное и величественное. Но он в нем так себя принизил, таким
дурным себя изобразил, так оговорил свою душу, что и железная
природа не может не восхититься высотой его смирения. Уже одно
это, о божественный царь, заменит все прочие твои добродетели и
свойства.

             Константин, сын царя Михаила Дуки [11]

XII. Сына царя Михаила Дуки — младенца Константина —
я видел принимающим пищу на руках у кормилицы и с царским
венцом вокруг головы. Я не описываю ни речей его, ни поступков
(ибо не успел он еще ничего ни сказать, ни сделать), но только его
внешность и нрав, а по ним, насколько возможно, и врожденную
душу. Я не знаю подобной земной красоты! Его лицо выточено
в форме совершенного круга, глаза огромные, лазоревые и полные
спокойствия, брови вытянуты в прямую линию, прерывающуюся
у переносицы и слегка загнутую у висков, нос с большими нозд-
рями, наверху слегка выдается вперед, а внизу напоминает орли-
ный; золотистые, как солнце, волосы пышно растут на голове.
Губы у него тонкие [и одна к другой как бы прилаженные, сам
ребенок живой] со взором сладким, слаще ангельского, и душа
в нем светится не приниженная и не вознесенная, но кроткая, про-
бужденная божьим прикосновением.

XIII. Про Геракла рассказывают, что, увидев грудного мла-
денца Аякса Теламонида, он завернул его в львиную шкуру.[12]
Не раз прижимая к груди Константина, я молился о том, чтобы
пошли ему на пользу мои речи. Снова и снова заключал я его
в объятия, и да будет мне радость от него, когда, возмужав, при-
мет он власть из рук своего отца. После взятия Трои Нестор из
Пилоса наставлял Неоптолема, Ахиллова сына, что ему делать,
дабы вырасти достойным мужем,[13] и я дал бы Константину такое
наставление (может быть, превратившись в юношу, этот царь и
прочтет мое сочинение): бери пример с отца своего и по нему ме-
ряй себя. Уподобься, дитя, родителю и плох не будешь.[14] А если
еще продлится моя жизнь, посвящу я тебе и другое слово, когда
уже сам дашь ты мне повод для сочинения. А если нет, хватит
с тебя и уже сказанного, ибо другим людям даст оно материал,
чтобы написать о тебе.

               Андроник, брат царя Михаила Дуки

XIV. Этот царь, только вышедший из юношеского возраста,
отличается необыкновенной приятностью, он увлекается красноре-
чием, но не чурается и более глубоких предметов. Он дает мне
пищу для размышлений, рассуждая об антиподах и отрицая их
существование, поскольку, дескать, не могут они висеть вниз голо-
вой. Руки у него сильные, тем не менее человек он тонкий, искус-
ный и умелый рисовальщик,[15] нрав имеет не скрытный и не лука-
вый, а для всех доступный. У него благородные привычки, он
ловкий наездник и до того страстный охотник, что не может упу-
стить зайца и готов вместе с журавлем взлететь в небо. Оратор он
не очень ловкий, но и оплошностям в речи умеет придать прелесть.

                     Его брат Константин [16 ]

XV. Этот царь умом не быстр, но углублен в самого себя и
видом напоминает настоящего наставника. Всегда он бодр и бы-
вает весьма боек на язык, если ему приходится говорить. Он не
легко уступает в споре, возражения встречает возражениями и
старается убедить противника, но в конце концов все обращает
в шутку и испытывает тихую радость от своих слов. Разум у него
седовласого старца, душа твердая, и он не легко отказывается от
поставленной цели. Щедр он умеренно, ладонь его широко не от-
крыта, но и в кулак не сжата, он ловко умеет вскакивать на коня
и искусно охотиться. Этот человек — драгоценный дар для матери
и братьев.

                         Кесарь Иоанн Дука

XVI. Что мне сказать об этом муже, чтобы слова мои сравня-
лись с прелестями его нрава и добродетелями души? Многолик
муж этот, прекраснейшее украшение нашей жизни, и составлен из
двух противоположностей: умом превосходит всех, кого я когда-
либо знал или видел, и в то же время выказывает столь великую
кротость души, что подобен струе неслышно текущего масла.
Что же до его военной науки, то на память приходят древние и
прославленные кесари и то, что свершили и какие победы одер-
жали Адриан, Траян и им подобные. Он не ниже их в этой науке,
которой овладел не сам по себе и не случайно, но почерпнул из
руководств по тактике, полководческому искусству и осаде горо-
дов, написанных Элианом, Аполлодором и другими.[17] Может
быть, кесарь — прекрасный полководец, но уступает в том, что ка-
сается гражданских дел, правосудия и казны? Ни в коем случае!
Как бритва к оселку (это пословица), стремится он ко всему хо-
рошему. Может быть, легко поддается гневу? Тоже нет, разве
только для вида. Может быть, он злопамятен? Но как раз в этом
отношении кесарь человек удивительный и единственный. Может
быть, бойкий на язык, он позволял себе дерзко и свободно разго-
варивать сначала с братом, а потом и с племянником? Ничуть не
бывало! Для многих из нас он пример осмотрительности, всегда
блюдет меру и перемежает серьезное шуткой, и только в одном
этом он безудержен и неумерен.

XVII. Охотится он на разную дичь; его волнует полет птиц
и бег хищников, он травит собаками и преследует пятнистого
оленя, без ума любит медвежью охоту, и, хотя я не раз бранил его
за это, охота составляет его неизменное развлечение. Так и делит
он свою жизнь между книгами и охотой, вернее — это любимые его
занятия на досуге, а когда он занят делами, то заботят его обязан-
ности военачальника и все, чего требуют обстоятельства. Он по-
нимает, заключать ему мир или биться с врагами, знает толк в от-
рядах, боевых порядках и расчленении строя, ему известно, где
выстроить войско, как сделать плотней тыл и тоньше каре, какими
бывают полый клин, [развертывание строя], смыкание, осада, кон-
ное сражение и пеший отряд в зависимости от обстоятельств,
места [и сил неприятеля]. Но какой смысл перечислять! Кесарь
во всех отношениях был выше всех людей, [кроме брата своего и
племянника, двух непревзойденных императоров].

                   Письмо царя к Фоке [18]

XVIII. В письме царь сначала упомянул о тяжком изгнании,
о том времени, которое вдали от своих и отчаянной бедности про-
вел Фока, о его грязном плаще и рваных одеждах; потом написал
о том, как по его приказу Фока вернулся, с какими великими по-
честями его приняли во дворце, с каким неописуемым радушием
встретили, какими, как говорится, сатраповскими благодеяниями
осыпали, как без промедления предоставил он ему все самое вы-
сокое и чтимое, что только есть в Ромейской державе, как награ-
дил его титулами и воинскими чинами, вознес выше всех и одарил
богатствами, достойными его сана.[19] «Кто, — продолжал он, — по-
лучил от меня ранг выше твоего? Кто еще наречен был другом
царя, его ушами и оком? Кто еще мог при желании уговорить
меня в чем угодно? С кем еще делил я важнейшие заботы? Ибо
тебе одному открывал я то, что таил от брата и матери.[20] Кто
ныне возводит на высшие должности и кто их отбирает? Не ими ли
снискал ты себе известность, не этим ли возросло твое могуще-
ство? Не говорю уж о том, что ради тебя сделал я для твоего
отца, брата и другой родни, скольких тебе в угоду из смирения
частной жизни вознес к высшим чинам, сколько богатств приоб-
рели эти вскормленные в бедности, а ныне облеченные высокой
властью, гражданской и военной! Я даже на преступления их,
тайные и явные, смотрел сквозь пальцы. А ведь знал, какое
множество их совершается, но все сносил ради тебя, ибо надеялся,
что ты один, помимо божьего благоволения, станешь моим утеше-
нием в бедах. Потому и выбрал, потому и приблизил я тебя, что-
бы ты твердой рукой распоряжался моими владениями, полагая,
что в одном тебе среди всех людей приобрел я союзника и сорат-
ника; с твоей помощью мечтал я унять разгулявшуюся бурю.
А теперь? О тщетные надежды и напрасные ожидания! Какова
неблагодарность! Я искал сокровищ, а нашел уголья. Надежды
не напрасны только тогда, когда в них еще не разочаровались.
Но мы только себе делаем хуже, полагая, что пожар можно за-
гасить маслом.[21]

XIX. Молва, если она справедлива, ясно уличает тебя, что
стал ты мне горем вместо утешения, врагом вместо союзника, гу-
бителем вместо помощника. Утверждают, что ты взялся за ору-
жие, дабы наказать меня, от которого будто претерпел ты тягчай-
шую обиду и зло, что ты прилагаешь все силы, чтобы прогнать
меня от прекрасного царского очага, и хочешь присвоить его себе.
Только не это! Нет, магистр, нет — и в мыслях не держи такого!
Да сгинут выдумщики и разносчики слухов — эти негодяи сеют
плевелы [22] и из одной зависти рассказывают всякие небылицы, на
их несуразицы и нелепицы нельзя обращать внимания. Этим чужа-
кам, как я полагаю, нужно только одно: расколоть наше едино-
мыслие, нарушить наше добровольное согласие. И да не восторже-
ствует враг над нами, снова говорит он, если вспомнишь ты об
этом богопротивном и несравненном по мерзости деянии. Не вы-
кажи столь великой неблагодарности и несправедливости — ведь
тебе не в чем упрекнуть твоих благодетелей; не сделай имя свое
проклятием для людей и не послужи им позорным примером!»

XX. Отметив, что Фока призвал бога свидетелем страшных
своих клятв, царь напомнил, что недремлющий промысел божий
непрестанно обходит вселенную и неусыпным оком взирает на зем-
ные дела и всегда воздает за них людям после смерти: промысел
каждому воздает той же мерой, в его сети попадают идущие кри-
вым путем, он обращает в свою противоположность игру случая.
«Если трепещешь ты перед божьим судом, если ждешь его приго-
вора своим поступкам, поразмысли о непостоянстве земных дел.
Пусть добрый совет предшествует делу, рассуждение замыслу,
а мысль идет перед умыслом, ибо дело прежде всего принесло
вред тому, кто рассудил дурно».

                                         *****
 
 

                                ПРИМЕЧАНИЯ
 

1. «Платы и выдачи» (греч. syntaxeis kai pritaneia). Имеются в виду, ви-
димо, денежные выплаты и натуральные выдачи, которые в большом количе-
стве производила византийская казна.

2. Период правления Михаила VII — время значительного обесценивания
и ухудшения качества золотой монеты.

3. Зевгма и эмфаза — понятия средневековой грамматики и риторики.
Зевгма — подчинение одному члену предложения нескольких других, из кото-
рых грамматически согласуется с ним только один. Эмфаза — особая подчерк-
нутость какой-то мысли.

4. Иносказания или аллегорические толкования (естественно, в христиан-
ском духе) античных мифов, живописных изображений и т.п., принадлежали
к излюбленным занятиям византийских философов и риторов. Несколько та-
ких аллегорий принадлежат перу Пселла.

5. Константин Х Дука назначил Пселла наставником наследника пре-
стола Михаила. Плодом этой деятельности писателя явилось большое число
сочинений, посвященных самым разным наукам, в том числе истории, фило-
софии, богословию, филологии и др., непосредственно адресованных Ми-
хаилу.

6. Именно за «сочинение ямбов», которым придворный философ занимался
с молодым царем накануне неизбежного, казалось, краха империи, и обвиняет
Пселла Михаил Атталиат и вслед за ним Продолжатель Скилицы.

7. Пселл имеет в виду представления Платона, изложенные в диалоге «Ти-
мей», согласно которым земле как одному из четырех элементов («родов»)
бытия приписывается вид куба (см. Платон. Сочинения, т. 3, ч. 1. М., 1971,
с. 498 и прим. 85).

8. Время Михаила VII было периодом тяжелейшего внешнеполитического
кризиса империи. Поражение при Манцикерте в 1071 г. практически открыло
сельджукам беспрепятственный путь в Малую Азию. В этом же году нор-
манны взяли Бари — последний оплот византийского господства в Италии —
и начали наступление на Балканы. Одновременно усилился нажим на Визан-
тию со стороны кочевых народов — печенегов и угров.

9. Софокл. Аякс, 293.

10. Жена Михаила VII — Мария или Марфа (по византийским источни-
кам Аланская) — дочь грузинского царя Баграта IV, в будущем супруга
императора Никифора Вотаниата, сменившего на престоле Михаила VII. О ее
красоте с восхищением пишут и другие византийские историки.

11. Сын Михаила VII Дуки Константин родился в 1074 г. В младенче-
стве он был обручен с дочерью предводителя сицилийских норманнов Ро-
берта Гвискара Еленой. Однако этот брачный контракт был расторгнут с при-
ходом к власти Никифора III Вотаниата. В дальнейшем его обручили
с Анной, дочерью царя Алексея I Комнина, будущей знаменитой писательни-
цей Анной Комниной. Константин, однако, умер, не дожив до совершенноле-
тия. Анна Комнина дважды восторженно воспевала красоту юного Констан-
тина (Анна Комнина. Алексиада. М., 1965, 78, 117).

12. Аякс Теламонид — один из самых сильных и мужественных героев гре-
ческой мифологии, сражавшихся под Троей.

13. Нестор — «мудрый старец» гомеровского эпоса, Неоптолем — юный сын
Ахилла. Рассказ о наставлениях, которые Нестор давал Неоптолему, содер-
жится в «Гиппии Большем» Платона.

14. Цитата из Софокла («Аякс», 56).

15. Так без большой уверенности переводим мы греч. peri tas skias eukolos.

16. Константин, младший брат Михаила VII (родился в 1060 г.), уже
в ранней юности проявил себя отважным воином. Он погиб в 1081 г.
в битве с норманнами при Диррахии.

17. Элиан (конец I —начало II в.) — известный в античности и в средние
века автор трактатов и руководств по военному делу. Аполлодор из Да-
маска — знаменитый римский архитектор и инженер начала II в., автор «По-
лиоркетики» — руководства по осаде городов.

18. Согласно мнению всех исследователей, под Фокой здесь имеется в виду
будущий император Никифор Вотаниат, который возводил свой род к Фо-
кам (Аттал., 220). Никифор, крупный военный и государственный деятель,
карьера которого началась еще при Константине Мономахе, занимал ряд вы-
соких постов в провинции, участвовал в походах Романа IV Диогена. Пане-
гиристом Никифора является историк Михаил Атталиат. В конце 1077 г.
Никифор Вотаниат поднял мятеж в Малой Азии. Этим временем обычно да-
тируется письмо. Однако анализ содержания письма, с нашей точки зрения,
не подтверждает этой атрибуции. Скорее всего, это письмо царя Василия II
к Варде Фоке при начале восстания последнего в 987 г. Каким образом
письмо попало в рукопись «Хронографии», определить невозможно. Подроб-
ней см. Любарский Я. Н. Михаил Пселл. Личность и творчество... М., 1977,
с. 181 и сл.

19. После первого мятежа против Иоанна I Цимисхия Варда Фока был
пострижен в монахи и отправлен в ссылку на остров Хиос. Василий II вер-
нул его в Константинополь, когда войско восставшего Варды Склира подо-
шло к столице и приближенные царя искали достойного противника мятеж-
нику. Возвращенному из изгнания Варде Фоке Василий
в избытке предоставил богатства, почтил титулом магистра и назначил доме-
стиком схол.

20. Брат Василия II — его формальный соправитель Константин VIII,
мать — Феофано, которая была, согласно Скилице, возвращена из ссылки,
когда ее сыновья пришли к власти.

21. «Загасить пожар маслом» — т. е. против одного мятежника (Варды
Склира) отправить другого (Варду Фоку).

22. Намек на евангельскую притчу (Матф., 13, 25): «...пришел его враг
и посеял между пшеницей плевелы, и ушел».