Константин X

КОНСТАНТИН X ДУКА

Ромейский император Константин Дука
владел престолом семь лет

I. Сокращая здесь, как и положено, повествование и заботясь о его сораз-
мерности, я более подробно опишу этого самодержца позже и поведаю
о его роде, домашней жизни, а также о том, что он любил и что
презирал до своего воцарения и после. О каком же еще царе расска-
зывать мне столь подробно, как не о том, которому воздавал я хвалу
в частной жизни и дивился в царском обличии, от которого я не отступал
ни на шаг, ибо, когда Константин восседал на троне, занимал возле
него самое почетное место, был собеседником царя, разделял с ним тра-
пезу и пользовался от него несказанными милостями.

II. Вступив на престол, этот божественный император почел
своим первым долгом установить справедливость и благозаконие,
искоренить корыстолюбие и ввести умеренность и правосудие.
Щедро одаренный природой, он был годен к исполнению царских
обязанностей и тяжбы разбирал не как новичок в гражданских де-
лах, а как опытный судья. С философией и риторикой он не был
хорошо знаком, но, произнося речи, витийствуя или сочиняя
письма, ничем не уступал философам и риторам. Заботами же
о воинском сословии он превзошел всех.

III. Видя, в каком бедственном положении находится держава
и как опустошена ее казна, он начал умеренно распоряжаться го-
сударственными средствами, не тратил денег с грубой расточи-
тельностью, не жал, если можно так сказать, того, что не сеял, не
собирал урожая, который не взращивал, но сам, прежде бросая
в землю семена, пользовался лишь плодами трудов своих и в ре-
зультате, если не до краев, то наполовину наполнил царскую сокро-
вищницу. Благочестивый, как никто другой, превзошедший в этом
отношении всех прочих императоров, он не раз успешно завершал
нехлопотные войны и увенчивал голову победными венками.

IV. Он находился на престоле немногим более семи лет и, ис-
тощенный болезнью, умер, дав желающим повод соревноваться
в описании его великих доблестей. Он умел подавлять свой гнев,
ничего не делал впопыхах, но всегда поступал, повинуясь рассудку,
ни одной души не загубил даже за самые тяжкие преступления,
никому не обрубил ни рук, ни ног, а ограничивался одними угро-
зами, да и о тех вскоре забывал, потому что над провинившимся
скорее проливал слезы, нежели учинял расправу.

V. Описав Константина в общих чертах, я расскажу теперь
о нем подробно и в деталях, как и обещал этому удивительному
и великому самодержцу.

VI. Род прадедов его был знатен, богат и из тех, что воспе-
ваются историками. До сих пор у всех на устах имена знаменитых
Андроника, Константина и Панфирия, его родственников по муж-
ской и женской линиям, не менее знамениты и более близкие его
предки. Но как потомок Эака и Пелея Ахилл воссиял ярче того
и другого, так и этот самодержец, имея в роду столь великие об-
разцы, не только подражал, но и как бы вступил с ними в состяза-
ние, намного превзошел своих прадедов и заблистал всеми доброде-
телями. С ранней юности он, достойный престола, столь мудро вел
себя, что не заслужил ни одной насмешки. Он держался вдали от
рыночной суеты и мишуры и большую часть времени проводил
в деревне, где занимался своим отцовским поместьем. Женившись
на женщине славного рода и необыкновенной красоты (она была
дочерью того самого Константина, которого произвела на свет мест-
ность Даласа,[1] а во всей вселенной прославил Рим[2]), он украсил
свою жизнь целомудрием. А когда смерть унесла его супругу, не
пожелал дать пищу кривотолкам и злокозненной клевете и ввел
в свой дом другую женщину (и она была знатного рода, благород-
ного духа и красива),[3] от которой у него и до, и после воцарения
рождались дети мужского и женского пола. Первым был рожден
Михаил, унаследовавший от отца царскую власть и разделивший
ее с братьями. Он первенствовал среди всех, и о нем после рас-
сказа о царствовании Константина пойдет речь в моем сочинении.[4]

VII. Доведя до этого места свое повествование, я хотел бы
включить в него рассказ о самом себе и приобщиться к доброде-
тели императора. В те времена я блистал красноречием и был
больше известен искусством слова, нежели родовитостью, Констан-
тин же был страстным любителем красноречия, и это стало первой
причиной моей с ним дружбы и близости. Как-то раз, вступив
с ним в словопрения, мы испытали друг друга, я был восхи-
щен им, он — мною, и мы так сроднились, что начали наве-
щать друг друга и наслаждались прелестями дружбы. Но нашей
Дружбе способствовало и другое. Когда мне было двадцать пять
лет и моя ученость открыла мне двери дворца, сделав секретарем
при царе (а был это Константин, истинно глава рода Мономахов),
потребовались мне и обличие подостойнее, и дом побогаче. Царь
и тут нс обошел меня и взамен моего отдал мне, дорого заплатив,
дом Константина, и этим сдружил нас еще теснее. Во все времена
я без страха находился рядом с ним, растекаясь в славословиях,
живописал царю этого мужа и кое в чем даже оказался ему поле-
зен. Что же дальше? Этот царь умирает, и (я не стану вновь
перечислять всех событий) царская власть в конце концов перехо-
дит к Михаилу Старику, при котором дела пришли в расстройство,
воины же были возмущены тем, что они рискуют своими жизнями
и с оружием в руках защищают государство, а при дележе чинов
и должностей преимущество имеют синклитики, которые вообще
не подвергаются никакой опасности. Подал повод для их безрас-
судства и царь, который распалил гнев воинов. И вот, еще в сте-
нах города договорившись поднять восстание, они немедленно по-
кинули Византий, как об этом подробно говорилось в рассказе
о Комнине.[5]

VIII. Все войско склонилось тогда на сторону этого царя и
требовало, чтобы он взял в свои руки царскую власть, однако
Константин этому воспротивился, достойно отступил и предоста-
вил место Исааку Комнину: так загодя распорядился с ним гос-
подь, чтобы потом возвести его на трон законным путем. Затем
(я не буду дважды подробно рассказывать об одном и том же)
престолом овладел Комнин, который не выполнил большинства
обещаний, данных Константину Дуке, но тот и на сей раз повел
себя как истинный философ и не озлоблял царя. Однако, заболев
и оказавшись на пороге смерти, Исаак вспомнил о своих договорах
с Константином, спросил и моего совета (ни один из живших
в мое время императоров так не любил и не отличал меня, как он),
не посчитался с собственной родней и всем сердцем склонился
к Дуке.

IX. Коротко расскажу, как и отчего это случилось. Был пол-
день, недуг усилился, царь страдал от тяжелейшего приступа бо-
лезни и, чувствуя приближение смерти, позвал к себе Константина,
передал ему на словах царскую власть и торжественно поручил его
заботам самых своих близких: жену, дочь, брата и остальную
родню, однако царских отличий он ему не дал и ограничился пока
одними обещаниями.

X. Что же дальше? Почувствовав себя немного лучше, царь
решил, что здоровье возвращается к нему, и начал было сомне-
ваться, правильно ли он поступил. Тот же, кого возвели на трон,
пребывал в это время в смятении и не знал, что делать. Он боялся
не только крушения своих планов — его страшили беды и подозре-
ния, которые могли за этим последовать. Как же он поступает?
Никого больше не слушая, Константин пользуется только моими
советами и, вспомнив о нашей старинной дружбе, без колебаний
действует так, как посоветовал или поступил бы я сам. И я не
обманул твоей дружбы, о чистая и божественная душа (я говорю
сейчас так, будто он слышит меня), ты и сам знаешь, как я срод-
нился с тобой, как ободрял, вдохновлял, утешал в отчаянии, как
обещал, если нужно, разделить с тобой опасности. Известно тебе
и другое — как склонил я на твою сторону патриарха и делал все,
чего требовало время и смысл дружбы.

XI. Доведу до конца свой рассказ. Болезнь императора усили-
лась, ни у кого уже не оставалось надежд на его жизнь, но ни
один человек не решался украсить Константина царскими отли-
чиями. И только я один заговорил свободно и, когда все согласи-
лись с моими благими советами, усадил Константина на царский
трон и обул его в пурпурные сандалии. За этим последовало и
остальное: собрание знати, представление самодержцу, подобаю-
щие царю почести, преклонение и все, что бывает при провозгла-
шении императоров.

XII. Увидев, что я первым открываю церемонию, Константин
сразу поднялся с трона, с полными слез глазами торжественно
обнял меня и, не зная, как ему и благодарить, обещал мне такие
милости, на какие едва ли и сам был способен; впрочем, большин-
ство обещаний он потом сдержал.

XIII. Все это происходило вечером, а еще через некоторое
время Исаак, отчаявшись в своих надеждах на престол и на жизнь,
постригся и облачился в монашеские одежды; среди ночи его бо-
лезнь успокоилась, он немного пришел в себя и, поняв, в каком
положении находится, отрекся от всего, а когда увидел перед со-
бой нового царя, подтвердил, что все совершилось по его воле,
немедленно покинул дворец и на корабле отправился в Студий-
ский монастырь.

XIV. Там, как я уже сказал, Исаак боролся со смертью, а но-
вый властитель воссел на царском троне и при задернутом еще за-
навесе — я один находился при императоре и стоял от него
справа — воздел руки над головой и, проливая слезы, произносил
благодарственные молитвы — свой первый святой дар господу.
Затем он раздвинул занавес,[6] пригласил сенат и тех, кто оказался
на месте из воинского племени, собрал чиновников из приказов
и судов и произнес речь, в которой, как и подобало перед таким
собранием, говорил о справедливости, милосердии и процветании
государства, посвятив часть речи справедливости, а часть — мило-
сердию и царскому нраву.[7] Он и меня заставил сказать несколько
подходящих к случаю слов и после этого распустил собрание.

XV. Константин и на деле принялся осуществлять то, о чем
говорил на словах, и при этом поставил себе две цели: благоде-
тельствовать и воздавать справедливость. Никого не отпускал он
от себя с пустыми руками, ни вельможных людей, ни тех, кто
сразу за ними, ни тех, кто еще ниже, ни даже ремесленников.[8]
Для них открыл он чиновную лестницу, и если раньше граждан-
ское сословие и синклитики были разъединены, то он разрушил
разделявшую их стену, сочетал расщепленное, обратил раскол
в единение.

XVI. Видя, как свыклось большинство людей с несправедли-
востью, как одни присвоили себе почти все права, а другие терпят
от них насилие, Константин с кротким взором (по словам царя
и пророка) принялся за дела правосудия и был суров с обидчи-
ками, мягок и добр с обиженными. Обе стороны, истец и ответ-
чик, представали перед судом, каждый имел прав не больше и не
меньше другого, и меряли их равной мерой, поэтому все тайное
тотчас выходило наружу, образ действий каждого расследовался
и даже изобличался. Прежде всего получили тогда доступ во дво-
рец и были торжественно провозглашены законы, расторгнуты не-
справедливые договоры, а все установленное или писанное импера-
тором становилось законом или чем-то еще более справедливым,
нежели закон.[9] А сельские жители, которые раньше и не видели
никогда императора, не отводили от него глаз и получали свою
долю от его милосердных речей и еще более милосердных деяний.

XVII. Так вел себя Константин. Заботился он и о казенных
податях. Поскольку, однако, я пишу не похвальное слово, а прав-
дивую историю, то должен его и упрекнуть в том, что о будущих
своих действиях советовался он только с самим собой и потому,
случалось, полного успеха не достигал. Его желанием было улажи-
вать дела с народами не войнами, а дарами и иными милостями, и
делал он это с двумя целями: чтобы не тратить много денег на
войско [10] и самому наслаждаться безмятежной жизнью.

XVIII. Не ведал он в своем неведении и о том, что с ослабле-
нием нашего войска сила врагов росла и они все больше теснили
нас. Хотя такая нелепая привычка, как желание решать все са-
мому и не слушать советов, не должна быть свойственна ни од-
ному императору, тем не менее себялюбие некоторых самодержцев
и льстивые уверения, что-де и сами все могут, ловят на крючок
и сбивают царей с верного пути: они с подозрением смотрят
на всякого, кто смело говорит во имя блага, но нежно любят и
делают своими доверенными льстецов. Именно это нанесло удар
Ромейской державе, привело в упадок ее дела, хотя сам я не раз
пытался излечить царя от этого недуга. Он, однако, оставался не-
преклонен и неумолим. Но оставим это, рассмотрим лучше его
милосердие и ум, поскольку уже отдали должное его справедли-
вости. Сейчас я припомню и расскажу о том, что упустил раньше.

XIX. Когда он одел на голову царский венец, то пообещал богу
никого телесным наказаниям не обрекать и с лихвой выполнил
свое обещание, ибо воздерживался не только от пыток, но и грубых
слов и только иногда, напуская на себя суровый вид, грозил на-
казаниями, подвергать которым никого не собирался. Он разби-
рал дела в точном соответствии с обстоятельствами, соблюдал для
каждого надлежащую меру и даже в неравенстве заботился о ра-
венстве.

XX. Каким был Константин дома? Он ласково обходился
с детьми, с удовольствием с ними играл, улыбался, слушая их
лепет, часто состязался с ними и таким образом давал им хорошее
воспитание и закалку. До вступления на престол у него родились
три сына и две дочери; средний из мальчиков, непревзойденное
созданье красоты, умер вскоре после воцарения Константина,
младшую дочь, прекрасную лицом и добрую душой, обручили с же-
нихом, а старшую, которая носит имя Добродетели, отдали в не-
весты богу — она жива еще и сейчас и пусть живет долгие лета.[11]

XXI. После воцарения Константина солнце еще не успело
сделать своего годового круга, как у императора родился сын,
который тут же был возведен в царское достоинство. Два других
сына, рожденных до воцарения, бесподобный Михаил и следую-
щий за ним Андроник,[12] оставались пока частными людьми. Но
прошло совсем немного времени, и Константин украсил царским
венцом также и старшего, самого из них достойного, я имею
в виду божественного Михаила. Собираясь возвести его на пре-
стол, Константин благородным образом испытал сына, пригоден
ли он к царской власти, и спросил, из чего складываются основы
государственного порядка. Михаил разобрался в вопросе и дал
ответ в полном соответствии с законом. Царь воспринял это как
знак души, предназначенной для блистательного царствования, и
тотчас устроил ему царственное торжество.

XXII. Что же дальше? Кое-кто составил против царя заговор:
заговорщики намеревались лишить Константина власти и сделать
правителем другого человека. В деле участвовали не одни лишь
безвестные и безродные, но и весьма знатные и заметные люди.
По уговору одни заговорщики учинили беззаконие на море, дру-
гие негодяи действовали на суше, но в момент наивысшей опас-
ности бог раскрыл действо и обнаружил злоумышление. Может
быть, царь велел их обезглавить? Или отрубить руки? Или как-
нибудь иначе изуродовать их тела? Ничуть не бывало! Некоторых
он приказал постричь, остальных приговорил к ссылке и едва
перевел дух, избавившись от грозившей беды, как пригласил меня
к своему очагу и велел разделить с ним трапезу; потом он прекра-
тил есть и сказал мне с полными слез глазами: «Как бы хотелось
мне, о философ, чтобы и изгнанные смогли насладиться этой пи-
щей, не буду вкушать ее, пока другие в несчастии».[13]

XXIII. Когда западные мисы и трибалы, вступив в сговор, за-
ключили союз и волна бедствий обрушилась на Ромейскую дер-
жаву, царь первым делом выступил против них и возвратился во
дворец лишь потому, что я разве что не вцепился в него обеими
руками. Все же он собрал небольшое войско и послал его против
варваров, и бог явил тогда чудо, не менее удивительное, чем
Моисею: варвары, будто увидев перед собой огромное войско, за-
трепетали душой, пустились бежать и рассеялись кто куда, и очень
многие из них пали жертвой мечей преследователей. Мертвые до-
ставили пищу птицам, а беглецы рассеялись по всей стране.[14]
Если бы решил я писать похвалу, а не составлять обозрение исто-
рии, одного этого хватило бы мне для пышных восхвалений, но
пусть поток моей речи устремится в другое русло.

XXIV. Если в чем ином Константина и можно было сравнить
с другими царями, то это не касается веры в бога и особенно вели-
кого таинства спасительного воплощения бога-Слова, которое
выше всякого слова, духовного и изреченного, простого и искус-
ного. Каждый раз, когда я истолковывал ему смысл совершенного
ради нас таинства,[15] он ликовал душой, от радости сотрясался
всем телом и испускал потоки слез. Проникая в Священное писание
до самых глубин, он постигал не только открытое взору, но и все
сокровенное и божественное, и, если имел досуг от государствен-
ных забот, проводил время за книгами.

XXV. Ни на кого он так не полагался, как на меня, и бывал
расстроен и огорчен, если я по нескольку раз на день к нему не
являлся. Он ставил меня выше всех и хотел вбирать меня, как
нектар. Как-то раз, сообщив царю о смерти одного горожанина,
я заметил на его лице радость и, удивленный, спросил о ее при-
чине. «Дело в том, — ответил царь, — что его многие обвиняли.
Я возражал обвинителям, ибо боялся, что они вопреки воле моей
возбудят во мне гнев к этому человеку. Ну, а раз он умер, пусть
умрут и обвинения его хулителей, ведь вместе с жизнью уходит
и ненависть».[16]

XXVI. Своего брата Иоанна возвел он в кесарское достоин-
ство и продолжал горячо любить его после этого, делил с ним
царские заботы, ибо украшен был сей муж умом, величием духа
и сметливостью в делах.[17] Потому-то и, заболев тяжкой болезнью,
еще задолго до кончины Константин вручил своих детей его отече-
ским заботам и дал ему в помощь того, кого сам удостоил патри-
аршьего престола, мужа и добродетелью совершенного и священ-
ного трона достойного.[18]

XXVII. В тот раз он выздоровел, но вскоре недуг снова начал
подтачивать его тело, и царь близился к кончине. Он поручил
все дела жене Евдокии, ибо не было тогда в его глазах женщины
и самой по себе разумней и для детей лучшей воспитательницы,
чем она (подробней я расскажу о ней дальше). Ей поручил он
детей и, распорядившись делами, как уже было сказано, прожил еще
недолгое время и умер, едва перейдя шестидесятилетний возраст.[19]

XXVIII. И я не знаю, какой другой император прожил такую
славную жизнь и обрел столь счастливый конец. Единожды только
встретился он с заговором и был захвачен бурей, а все остальное
время царствовал спокойно и благостно и оставил миру царствен-
ных сыновей, точное подобие отца, в телах и душах своих несущих
его образ.

XXIX. Я много рассказывал о его делах, упомяну и о том, что
он говорил, находясь у власти. О тех, кто против него злоумыш-
лял, царь говорил обычно, что не лишит их ни чинов, ни состоя-
ния, но обращаться с ними станет не как со свободными, а как
с рабами. «Свободу же отнял у них не я, а законы, лишившие их
гражданства». Беспредельно преданный наукам, он утверждал, что
хотел бы прославиться больше благодаря им, а не царской власти.
Человек доблестный духом, он как-то сказал тому, кто утверждал,
что с радостью прикрыл бы его в бою своим телом: «Молчи, если
хочешь, нанеси мне удар, когда я буду падать». Человеку, изучав-
шему законы с намерением творить несправедливость, он сказал:
«Погубили нас эти законы». Но хватит об этом императоре.

*****

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Даласа (Далаш) — была расположена на Евфрате.

2. Имеется в виду Новый Рим, т. е. Константинополь. Издатель текста
Рено пишет это слово (rome) с маленькой буквы и переводит: «сила».

3. Речь идет о Евдокии Макремволитисе, дочери Иоанна Макремволита,
женатого на сестре Михаила Кирулария.

4. Будущий император Михаил VII Парапинак.

5. См. выше...

6. Тронный зал византийских царей (хрисотриклиний) был разделен раз-
движным или подъемным занавесом, за который приглашали назначенных
к приему чиновников.

7. Эта тронная речь Константина Дуки подробно излагается у Атталиата
(Аттал., 70 сл.).

8. По словам Атталиата (Аттал., 71), Константин Дука «оказал честь»,
т. е. предоставил должности и возвел в титулы очень многих людей «как
из синклита, так и с рынка» и при этом восстанавливал в прежнем поло-
жении лиц, подвергшихся преследованиям при Исааке Комнине.

9. Чрезвычайное и даже чрезмерное увлечение Константина делами пра-
восудия отмечает также Атталиат. Из-за этого император пренебрегал другими
своими обязанностями. В результате «доносов, клеветы, софистических ухищ-
рений и судебных разбирательств», пишет этот историк, пришло в упадок
Ромейское государство (Аттал., 76).

10. Атталиат и вслед за ним Продолжатель Скилицы неоднократно отме-
чают «скупость» Константина Дуки, особенно его нежелание тратить деньги
на войско, чем, по их мнению, объясняются многие неудачи Византии.

11. У Константина и Евдокии было восемь детей: четыре мальчика и четыре
девочки. Согласно другим источникам, старшую дочь звали Анной. Ее имя
у Пселла — Арета.

12. Номинально облеченный царской властью, Андроник никогда
государственной деятельностью не занимался и ничем себя не проявил.

13. Заговор, о котором рассказывает Пселл, случился в первые годы цар-
ствования Константина, В то время как царь на пасхальных праздниках на-
ходился в Манганском монастыре, часть заговорщиков (те, что «действовали
на суше») подняла мятеж в городе. Восставшие надеялись, что встревожен-
ный царь поспешит морем поскорей прибыть в город. На царском же корабле
его должны были ожидать другие заговорщики (те, что «учинили беззаконие
на море»). Последние должны были принять Константина на борт судна и
утопить. По счастливой случайности царь сел на другой корабль и таким
образом избежал смерти. Бунт в городе был подавлен, а царь действительно
снисходительно отнесся к мятежникам (Аттал., 75 сл.).

14. Скорее всего, Пселл имеет в виду события 1064 г., когда узы, пере-
правившись через Дунай, вторглись в пределы империи. Константин Дука
выступил было на врага, но вскоре узнал о гибели неприятельского войска
в результате эпидемии.

15. Речь идет об одном из главных таинств христианской мифологии: вопло-
щении бога в человека в образе бога-Сына — Иисуса Христа.

16. Наше понимание текста резко отличается от толкования издателя.
Последний некоторые из реплик Михаила VII отдает Пселлу.

17. Кесарь Иоанн Дука — одна из наиболее колоритных фигур византий-
ской истории конца XI в. Образованный вельможа, страстный охотник, че-
ловек, ценящий интеллектуальные удовольствия, кесарь в то же время стре-
мился постоянно играть активную политическую роль. Иоанн был интимным
другом Пселла, сохранилось большое число писем к нему писателя. Развер-
нутую характеристику этого вельможи Пселл дает в дальнейшем.

18. Имеется в виду Иоанн Ксифилин. В других своих сочинениях Пселл
неоднократно утверждает, что Константин Дука
возвел Иоанна Ксифилина на патриарший престол по его представлению.

19. Император Константин Дука скончался в мае 1067 г.